АППЕНДЭПОПЕЯ (окончание).
4. ЭПИЛОГ.
Пролог к эпилогу.
Претенциозный заголовок – “АППЕНДЭПОПЕЯ” – наверняка, наводит на мысль, что должно быть продолжение. Вы не ошиблись! Продолжений – их ещё целых четыре!
Они имеют прямую причинно-следственную связь с событиями основной части, и достойны отдельного расширенного изложения. Но не писать же эпилог в объёме, превышающем законченное произведение! Увы, наступая на горло собственной песне, изложу кратко и в хронологической последовательности.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (довольно серьёзная).
Поздняя осень 1978 г. Такр “Минск” на внешнем рейде Севастополя, стоит на якоре. Матросу Гусеву потребовалась срочная операция – аппендицит. Хирург и ЛОР были в отпуске, оперировал начмед Олег Головченко, ассистировал авиационный врач Пётр Терентьев. Стоматолог Василий Баханович, только что прошедший очередную специализацию по анестезии-реаниматологии, впервые самостоятельно производил общий наркоз. Случай оказался сложным: имел место выпот в брюшную полость. Даже совершенно далёкому от медицины человеку понятно: больного необходимо было немедленно доставить в серьёзный стационар. Несмотря на то, что крейсер находился на внешнем рейде всего в нескольких милях от входа в Севастопольскую бухту, связи с берегом не было никакой. Не утихавший шторм, десятибалльная облачность не давали никакого шанса ни на спуск катера, ни на приём вертолёта. На пятые сутки закончились медикаменты, необходимые в той ситуации. Начмед доложил командованию: спасение матроса без эвакуации – проблематично. В воздухе летали непонятные слова: инфильтрация, выпот, парез и ещё какие-то – не понятные до конца, но тревожные. Командиром командирского катера, который должен доставить больного в госпиталь, был назначен я. В шинелях и спасательных жилетах (конец ноября) команда командирского катера, я и врач Баханович были построены в старпомовском коридоре на инструктаж. Старпом в абсолютно серьёзном тоне довёл, что пойдут только добровольцы, и популярно объяснил, что катер в такую погоду, а тем более с людьми, в соответствии с руководящими документами спускать нельзя, а не спускать – в данном случае, преступно. До утра ждать – нет времени, с берега по каким-то причинам плавсредство не прислали. Только по прошествии многих лет постепенно дошло, какую ответственность брал на себя в тот момент старший помощник командира Соломахин Николай Петрович как за жизнь матроса, так и за безопасность экипажа командирского катера. Погрузились на спускно-подъёмном устройстве по левому борту (СПУ-2). Гусева занесли в салон зафиксированного в корабельных носилках. Доложили: ветер – 10 м/сек, в порывах до 12-ти. Опасность спуска в полночь на волне состояла в возможной неодновременной отдаче носового и кормового гаков, удерживающих катер на тросах. Рассинхронизация могла бы привести к опрокидыванию: высота волны 2 м, а под бортом, с учётом отражения, так и все три. А как их отдать одновременно, если, например, носовой трос надраен, а другой болтается в поднятой волной корме. А через мгновение ситуация совершенно противоположная. Крики, мат, удары катера о борт, скрежет, “качели” вверх-вниз, визг оголяющегося винта. Через годы, уже повзрослевшими мозгами понимаю, что Фортуна в тот день была за нас. Как удержались “крючковые“ в носу и корме? Как противовес с вертлюгом, пройдя в сантиметрах над головой матроса и сбив с моей головы фуражку, не проверили на прочность военно-морские лбы? Как Василий не дал гулять по салону носилкам с больным? Отвечая сегодня на эти вопросы самому себе, осознаёшь, что могло быть и по-другому. Против форс–мажора интеллект бессилен, остаётся уповать на “пруху“. Придя в себя, поняли, что не всё ещё закончилось. Батарея в рации “села“ почти сразу, шли по магнитному компасу. Вышли на Инкерманские створы, наблюдая их на взлётах. На самом подходе к боновым воротам с ужасом увидели выходящий в темноте из тумана теплоход – “Узбекистан“, как оказалось. Наверное, чуть энергичнее, чем было необходимо, отвернули влево. Катер поставило лагом к волне, и как он не опрокинулся при тех кренах и амплитуде, одному богу известно. Вася и матрос лежали в салоне на ручках носилок, а я и второй крючковой удерживали рулевого у руля, показывая чудеса эквилибристики. Подошли к госпитальному пирсу почти на спокойной воде. “Расслабуха“ от осознания выполненного долга чуть не сыграла злую шутку. Матросы удерживали катер на крючках, а мы с доктором выносили носилки с прооперированным Гусевым. Откуда ни возьмись, недалеко “прошуршал“ какой-то шальной барказ, и наш катер на этой волне ударился о причальные кранцы и “отыграл“. Вася стоял на качающемся катере, я – на причале. На носилках, которые мы последними усилиями воли удерживали на вытянутых руках, висел над водой принайтованный к ним матрос Гусев весом под 70 кг (с одеждой и носилками), по глазам которого было видно, что он понимает, чем через мгновение всё может закончиться… Уважаемый критик – морской волк – не ухмыляйся и не ищи в наших действиях несоответствия постулатам хорошей морской практики: сами – с усами! Победителей не судят. Матрос выздоровел, пошёл с нами на Дальний Восток. Когда из каюты начмеда, выходившей иллюминаторами на полётную палубу, мы видели играющего в футбол Гусева – непременно провозглашали тост за его здоровье…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ (самая простая).
Мой друг – холостяк! – торопящийся на свидание к девушке в Севастополе, пожаловался мне на неприятные ощущения в животе. К медикам он не обратился, дабы не сорвалась судьбоносная встреча. Будучи, как вы знаете, уже великим спецом в данном вопросе, я провёл небольшое обследование друга путём не забытых мною забавных движений, называемых в медицине пальпацией. За то, что друг не отреагировал на мои подозрения и обоснованные просьбы остаться на борту, я “сдал” его докторам, а они, в свою очередь, – старпому. Последний запретил офицеру сход на берег. Назавтра друг, обещавший не иметь со мной больше никаких дел и настоятельно просивший меня забыть номер его каюты, был успешно прооперирован во флотском госпитале с целью извлечения из брюшной полости испортившегося аппендикса. В результате, он остался без рудимента в организме, но навеки приобрёл незыблемое чувство уважения по отношению ко мне. Дружим до сих пор.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (на грани фола)
. Из этических соображений, я сегодня передумал рассказывать эту историю, хотя она многим известна в подробностях. На авианосном систершипе я подружился с замечательным коллегой как по специальности, так и по бард-увлечению. Увы, он молодым ушёл в лучший мир. Я ему рассказывал на крейсерских и домашних посиделках историю, которую теперь знаете и вы. Она – эта история в его преломлении – стала ключом к его переводу к новому месту службы на Запад, который – перевод – едва не сорвался при определённых обстоятельствах. Всё.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ (объект моей “профессиональной” гордости).
В какую-то августовскую пятницу 1982 года у моей девятилетней дочери заболел живот. Я вызвал на дом врача, которая сама не была педиатром, но замещала участкового по нужде. “Фифа“ преклонного бальзаковского возраста в коридоре у двери детской выслушала жалобы, не подходя к ребёнку, и выписала направление в инфекционную больницу посёлка Дунай, находившегося в двадцати пяти километрах от родного дома. – Сейчас по городу ходит энтеровирусная инфекция. Через час от первой школы отходит автобус в Дунай, так что поторопитесь. Мне совершенно не хотелось отвозить ребёнка в этот медвежий угол, тем более в пятницу. Интуиция подсказывала другой путь. Не зря же столько выпито с докторами, да и своего жизненного опыта – хоть пруд пруди! Начинаю действовать: вначале – симптом Пастернацкого, затем – Блюмберга-Щёткина – и моя дочь от выверенных манипуляций взвивается вверх со слезами на глазах: “Папа, ты что!“ Что – что! Аппендицит – вот что! Вызванная “скорая“ подтверждает диагноз и отвозит нас на двадцать пять километров в противоположную сторону от Дуная – в город Большой Камень. В полночь ребёнка экстренно оперируют. Флегмонозный аппендицит в 8 лет – чертовщина какая-то! Дождался окончания операции. Хирург сообщил, что дочь до утра будет спать, и успокоил: всё хорошо! Распираемый от счастья благополучного прохождения по краю беды, в состоянии радостного аффекта не стал дожидаться утра, лёжа на вокзальной скамейке, а отправился в Тихас пешком. Как говорит карта – это почти 26 км, из которых 21 по трассе Владивосток-Находка. Если бывалые туристы скажут: па-а-адумаешь! – отвечу: это была запоминающаяся трёпка. Часа три ночи. Лёгкая лунявость. Вначале я бежал. Ямы, выбоины, камни (именно из этих элементов состояла указанная дорога) – их почти не видно, но ноги всё это ощущают каждый раз внезапно. Остроносые шкары, с модным слегка завышенным каблуком на тонкой подошве, хорошо вписывались в весь этот “ужас с кошмаром”. Пробовал идти босиком – через полкилометра (или меньше) нижние элементы нижних конечностей начинали саднить и кровоточить. Обулся. Легче не стало. Но “вишенка на торте” в этом испытании, всё-таки, – каблук. Попробуйте для интереса на досуге. Дошёл. Конечно, с пониманием, что могло случиться, отправь я дочь под выходные в эту непрофильную отдалённую больничку, желание сатисфакции возникало. Но мягкий характер пожалел женщину. Почему-то она мне представлялась одинокой и несчастной. Но когда через год я узнал, что это жена начальника политотдела серьёзного корабельного соединения, пар гнева уже, к сожалению (или к счастью), стравился. * * * С тех пор, как отрезало! Ни с какими, даже самыми отдалёнными аппендицитными коллизиями мне, к счастью, сталкиваться больше не приходилось. На смену им пришли другие мои травмы, хронические и острые состояния, где мой медицинский интеллект бессилен. Да и здравоохранение за эти годы шагнуло резко в гору, оставив меня без медподработки. Хотите – верьте, хотите – нет!