agfoxx
Местный
Съездили в преддверии аварии на ЧАЭС в Чернобыль.
Два дня в запретной зоне - это было очень и очень интересно. "Мертвый район" оказался вовсе не такой уж недоступной. По дорогам время от времени проезжают машины; в городе Чернобыль, где живет обслуживающий персонал станции, - так же многолюдно, как в любом другом провинциальном селении, а
на самой станции - атмосфера большого и хорошо отлаженного завода.
И странность начинается уже здесь. Это завод, который существует только для того, чтобы пожирать самоё себя. Смысл существования ЧАЭС - в том, чтобы как можно быстрее и грамотнее эту самую ЧАЭС закрыть. Для этого на работу каждый день приходят сотни инженеров, рабочих и пиарщиков, восхитительно говорящих по-английски.
Надо же профессионально пугать Европу, а то перестанет давать деньги на саркофаг.
Саркофаг похож на черепаху, в спину которой кто-то воткнул толстенную палку. По стенам, по бокам этой черепахи, лазят люди в ярко-желтых касках: укрепляют убежище, чтобы совсем не развалилось. Пиарщики на станции пугают - мол, вот-вот обрушится. Работают эти люди по 10-15 минут в день. Больше нельзя: радиация. Зарплата сооветствующая - около 200 долларов.
Сейчас, пока деревья голы, саркофаг виден практически отовсюду. Пожалуй, лучше всего - с мостика, переброшенного над железной дорогой на въезде в заброшенный город Припять. Мостик фонит: ему не повезло, над ним 27 апреля 1986 года прошел радиоактивный дождик.
С фоном вообще очень интересно. Природный уровень радиации - от 0,2 до 0,8 микрозиверта. В зоне почти везде 0,3 - 0,6. И вдруг ни с того, ни с сего дозиметр начинает панически верещать: 10... 16...
Пенек около детской площадки в Припяти - 250. Левая гусеница танка, стоящего на кладбище зараженной техники, - 1200.
1200 - это значит, что если простоять около этой гусеницы полчаса, получишь годовую дозу радиации. Мы простояли минуты полторы.
А в полушаге от гусеницы - уже 45. А в трех шагах - меньше единицы.
С нами ездила специалист-радиолог. Она утверждает, что все дело в том, что на гусенице танка, под листьями у детской площадки, на мосту и в других подобных местах где-то прячутся невидимые заряженные частицы. Может быть, это пыль изнутри реактора, может быть, микрокапли атомного топлива - кто же теперь узнает.
А вокруг - тишина. Норма. Пугающая даже норма.
Пугает то, насколько быстро лес отвоевал у людей все то, что они строили десятилетиями. На футбольном поле припятского стадиона плутаешь между деревьями - порой и трибун не видно. На крыше одной из многоэтажек в Припяти - что-то про славу КПСС и акация. Сквозь дорогу кое-где проросли кусты; прорастают уже и деревья.
И ни одного человека. Тишина. Только скрипят на ветру незакрытые двери да свиристят птицы.
Заходить в брошенные квартиры страшно. Такое чувство, будто вторгаешься в чью-то частную жизнь. И еще - будто сейчас из-за угла что-то кааааааааааааак выпрыгнет! Наш оператор потерял в одной из таких квартир телефон. Я взялся, пока он снимает "планы", отправиться на поиски.
Я больше никогда не стану смотреть фильмы ужасов. Они неправильно готовят к посещению подобных мест. Ждешь привидений и маньяков.
А вот в детском саду - совсем иначе. Там погружаешься в собственное
детство: дедушка Ленин и кучерявый блондин Володя Ульянов на стенах, в коридоре - "Экран соцсоревнования групп 1-4 детского сада №7 "Золотой ключик", в шкафах - ровно такие игрушки, которыми я играл в детстве. Там есть и салатовый железный танк, и красно-белый Дед Мороз из папье-маше, и даже ярко-красная машинка "Цирк" с пультом проводного, но, тем не менее,
дистанционного управления.
Нет только детей. Лишь лежат повсюду ботиночки и сандалики - остались, когда город эвакуировали.
И Бог его знает, то ли они и впрямь так лежали, то ли это уже за 20 лет их фотографы так картинно расположили.
Так и путаешься: где жизнь, а где уже то, во что ее превратили два десятилия журналистских поездок.
Самоселы, к которым нас возили, - дед Миша и баба, естественно, Маша, - люди почти дресированные. Дед точно знает, как должен под камеру рубить дрова, баба сама предлагает покормить корову. Говорят так, что и монтировать не надо. Такса за визит - 50 гривен/10 долларов.
Баба Маша рассказала мне, что какая-то японка не поняла, 50 чего надо было дать, - и расплатилась 50 долларами. То-то было радости... Впрочем, эту историю, наверное, рассказывают всем: а вдруг поймут намек.
Я - не понял. Мне хватило того, что мы заплатили 300 долларов за сопровождение по зоне и еще 100 за съемку 4-го энергоблока.
При таких ценах я бы не торопился ликвидировать последствия аварии на ЧАЭС.
Вот и они не торопятся...
Два дня в запретной зоне - это было очень и очень интересно. "Мертвый район" оказался вовсе не такой уж недоступной. По дорогам время от времени проезжают машины; в городе Чернобыль, где живет обслуживающий персонал станции, - так же многолюдно, как в любом другом провинциальном селении, а
на самой станции - атмосфера большого и хорошо отлаженного завода.
И странность начинается уже здесь. Это завод, который существует только для того, чтобы пожирать самоё себя. Смысл существования ЧАЭС - в том, чтобы как можно быстрее и грамотнее эту самую ЧАЭС закрыть. Для этого на работу каждый день приходят сотни инженеров, рабочих и пиарщиков, восхитительно говорящих по-английски.
Надо же профессионально пугать Европу, а то перестанет давать деньги на саркофаг.
Саркофаг похож на черепаху, в спину которой кто-то воткнул толстенную палку. По стенам, по бокам этой черепахи, лазят люди в ярко-желтых касках: укрепляют убежище, чтобы совсем не развалилось. Пиарщики на станции пугают - мол, вот-вот обрушится. Работают эти люди по 10-15 минут в день. Больше нельзя: радиация. Зарплата сооветствующая - около 200 долларов.
Сейчас, пока деревья голы, саркофаг виден практически отовсюду. Пожалуй, лучше всего - с мостика, переброшенного над железной дорогой на въезде в заброшенный город Припять. Мостик фонит: ему не повезло, над ним 27 апреля 1986 года прошел радиоактивный дождик.
С фоном вообще очень интересно. Природный уровень радиации - от 0,2 до 0,8 микрозиверта. В зоне почти везде 0,3 - 0,6. И вдруг ни с того, ни с сего дозиметр начинает панически верещать: 10... 16...
Пенек около детской площадки в Припяти - 250. Левая гусеница танка, стоящего на кладбище зараженной техники, - 1200.
1200 - это значит, что если простоять около этой гусеницы полчаса, получишь годовую дозу радиации. Мы простояли минуты полторы.
А в полушаге от гусеницы - уже 45. А в трех шагах - меньше единицы.
С нами ездила специалист-радиолог. Она утверждает, что все дело в том, что на гусенице танка, под листьями у детской площадки, на мосту и в других подобных местах где-то прячутся невидимые заряженные частицы. Может быть, это пыль изнутри реактора, может быть, микрокапли атомного топлива - кто же теперь узнает.
А вокруг - тишина. Норма. Пугающая даже норма.
Пугает то, насколько быстро лес отвоевал у людей все то, что они строили десятилетиями. На футбольном поле припятского стадиона плутаешь между деревьями - порой и трибун не видно. На крыше одной из многоэтажек в Припяти - что-то про славу КПСС и акация. Сквозь дорогу кое-где проросли кусты; прорастают уже и деревья.
И ни одного человека. Тишина. Только скрипят на ветру незакрытые двери да свиристят птицы.
Заходить в брошенные квартиры страшно. Такое чувство, будто вторгаешься в чью-то частную жизнь. И еще - будто сейчас из-за угла что-то кааааааааааааак выпрыгнет! Наш оператор потерял в одной из таких квартир телефон. Я взялся, пока он снимает "планы", отправиться на поиски.
Я больше никогда не стану смотреть фильмы ужасов. Они неправильно готовят к посещению подобных мест. Ждешь привидений и маньяков.
А вот в детском саду - совсем иначе. Там погружаешься в собственное
детство: дедушка Ленин и кучерявый блондин Володя Ульянов на стенах, в коридоре - "Экран соцсоревнования групп 1-4 детского сада №7 "Золотой ключик", в шкафах - ровно такие игрушки, которыми я играл в детстве. Там есть и салатовый железный танк, и красно-белый Дед Мороз из папье-маше, и даже ярко-красная машинка "Цирк" с пультом проводного, но, тем не менее,
дистанционного управления.
Нет только детей. Лишь лежат повсюду ботиночки и сандалики - остались, когда город эвакуировали.
И Бог его знает, то ли они и впрямь так лежали, то ли это уже за 20 лет их фотографы так картинно расположили.
Так и путаешься: где жизнь, а где уже то, во что ее превратили два десятилия журналистских поездок.
Самоселы, к которым нас возили, - дед Миша и баба, естественно, Маша, - люди почти дресированные. Дед точно знает, как должен под камеру рубить дрова, баба сама предлагает покормить корову. Говорят так, что и монтировать не надо. Такса за визит - 50 гривен/10 долларов.
Баба Маша рассказала мне, что какая-то японка не поняла, 50 чего надо было дать, - и расплатилась 50 долларами. То-то было радости... Впрочем, эту историю, наверное, рассказывают всем: а вдруг поймут намек.
Я - не понял. Мне хватило того, что мы заплатили 300 долларов за сопровождение по зоне и еще 100 за съемку 4-го энергоблока.
При таких ценах я бы не торопился ликвидировать последствия аварии на ЧАЭС.
Вот и они не торопятся...
Последнее редактирование модератором:
