Выстрел Авроры
Эта история произошла в Питере в 2002 году.
Мы с коллегой часто обедали в кафе напротив офиса и невольно познакомились с одной женщиной. Это была маленькая старушка в чёрном поношенном пальто. Она еле передвигалась, навалившись всем телом на палку, которую держала сразу двумя руками. Спина её была согнута почти параллельно земле, а палка упиралась прямо в грудь. Из-за этого лицо её почти всегда смотрело вниз, и лишь когда она садилась за стол, мы могли разглядеть его. Оно было изрезано глубокими морщинами настолько, что голова её напоминала театральную куклу, сделанную из клубка грубой бельевой верёвки.
Тяжело дыша, она расстёгивала пальто и снимала с головы серый пуховой платок, освобождая редкие, совершенно седые волосы.
Каждый день она приходила обедать в наше кафе, и мы невольно начали с ней здороваться, хотя и не были знакомы. Однажды во время обеда ей стало плохо. Она опустила голову на стол, и ложка выпала из её руки. Буфетчица Зинаида Петровна заохала, выбежала из-за своей стойки и заметалась вокруг старушки.
– Мальчики, скорую! Вызывайте скорую!
Я полез в карман за телефоном, но в этот момент старушка очнулась и подняла голову.
– Не надо скорую. Ребята, помогите мне дойти до дома. Я просто хочу лечь. У меня ничего не болит. Старая я стала. Годков-то мне уж девяносто девять. Никуда не денешься – прими не возражай.
– Это надо же! – удивился мой приятель. – Значит, вы 1903 года рождения. А ведь в том году спустили на воду крейсер «Аврору». Подумать только, корабль уже давно в памятник превратился, а вы тут – живой человек.
Так и прозвали мы её между собой – Аврора.
Мы помогли ей добраться до квартиры. Жила она в соседнем доме в ста метрах от кафе. Жила совсем одна. Готовить ей было трудно, вот и приспособилась обедать в кафе. Каждый день зимой и летом приходила она в своём стареньком пальто и всегда брала гуляш с гречей и компот из сухофруктов.
Однажды, заметив, как ей тяжело ходить, мы предложили проводить её до дома. Она с радостью согласилась и даже пригласила нас в гости, желая чем-то угостить. Пока Аврора рылась в серванте в поисках угощения, мы рассматривали её комнату. Вся мебель была очень старая – довоенная. Стены были увешаны пожелтевшими фотографиями в деревянных рамках.
Люди на снимках в военной форме – смотрят уверенно и строго. В их ясных глазах неколебимая вера в победу и прекрасное будущее. На большом потрескавшемся снимке молодая стройная женщина в окружении офицеров. Красивое гордо поднятое лицо напоминает облик античной богини. Взгляд полон достоинства и благородства.
– Ну, что, узнали? – усмехнулась из дальнего угла комнаты Аврора.
Я не сразу понял, кого и где я должен был узнать, но через несколько секунд, пристально вглядевшись в старое фото, понял, что это она.
– Я была военным хирургом. Справа мой муж. Он был начальником госпиталя. Это снято перед войной.
Аврора говорила медленно, как будто нехотя извлекая слова из глубин своей памяти.
– Слева старший сын. Только что окончил военное училище, вот, рядом его однокурсники. Начальник училища за ними стоит. Его расстреляли перед самой войной. Время тогда такое было. Что поделаешь – прими – не возражай. А это младший сын – здесь он ещё курсант.
– А муж? – спросил я. – Какая у него судьба?
– Когда началась война, мы все оказались в разных местах. Госпиталь мужа попал в окружение под Смоленском. Последнее письмо от него пришло в начале августа 1941. До конца войны я ничего не знала о нём. Очень страдала тогда от этого. Уже в 1945 я встретила его заместителя – Ильинского. Он выжил в самом Освенциме и был освобождён нашими войсками в январе 1945. Ильинский мне всё и рассказал.
Аврора замолчала, и подбородок её задрожал. Она долго рылась в кармане в поисках носового платка. Мы молча ждали.
– Моего мужа звали Марк, продолжала она. Он тоже попал в лагерь. Немцы узнали, что он известный хирург и хотели привлечь его к медицинским опытам над военнопленными. А он отказался. Они сожгли его живым. Людей сжигали, складывая штабелями, как дрова. Там были и мёртвые, и ещё живые. Немцы очень торопились в сорок пятом. Ильинский привёз горсть пепла, добытую в тот день, когда был сожжён Марк. Он передал мне этот пепел, и мы вместе захоронили его. Такая вот судьба – прими – не возражай.
Аврора замолчала и закрыла глаза. На стене громко тикали старинные часы. Мне показалось, что она заснула, но рука её продолжала мять носовой платок, и я понял, что ей просто очень тяжело говорить.
– Сама я на той войне чуть не погибла. Под Воронежем полк наш попал в окружение. Голод начался, раненых много, боеприпасов нет. Окопались мы на краю леса, а головы поднять нельзя – немцы обстреливают. Комбат решил на прорыв рискнуть ночью. Бросились под немецкие пулемёты. Да, куда там?! Почти все погибли. Комбат тоже погиб, и офицеры все… или погибли, или ранены. Осталось нас – человек сто пятьдесят всего! Из них раненых – половина. Забились обратно в свой окоп. А немцы не контратакуют, берегут своих солдат, ждут, когда мы сами сдохнем или снова под пулемёты кинемся. Поняла я тогда, что смерти мне уже не избежать. Ясно так почувствовала. Страшно мне стало, что не увижу я больше мальчиков – сынков своих! И такая злоба во мне откуда-то взялась – никогда такой не было! Пошла я по окопу, собрала всех, кто ещё ходить мог. Говорю им: «Всё равно помирать, так, чем в муках от ран или голода, лучше под пулемёт! Немцы нас сейчас не ждут. Думают, что надолго нас успокоили». Молодая я тогда была – горластая – мужики меня и послушались. Выбрали мы место между минным полем и рекой. Там дорога по берегу шла, а на ней заслон немецкий. У этих там всего один пулемёт был, и солдат немного.
Рано утром сама я подняла остатки батальона в атаку. Кто с винтовкой, кто с одним штыком, кто с дубиной, а кто и с голыми руками. Молча в атаку ринулись, стиснув зубы! Я бегу, а сама плачу, знаю, что на смерть бегу. Но не ждали немцы нас в этот час. Началась у них суматоха. Помню, один босиком из землянки выскочил. Другой очки уронил, ползает, ищет. Третий сразу к пулемёту. На наше счастье пулемёт на первых же выстрелах заклинило. Ох, и били мы их, кто чем мог: руками били, зубами грызли. Оружие захватили и перебили всех до единого. Вырвались почти без потерь и вышли на шоссе. А через полчаса навстречу нам – танковая колонна! Наша! От радости обниматься стали, а они нам командуют: «Руки вверх! Кто такие, откуда?» Подъехал генерал на Виллисе! Я ему докладываю, что остатки батальона Хлебникова из окружения вывела. Потом я узнала, что это был сам Ватутин. Рассказала я ему всё, как было. Он молчал, всё хмурился, а потом говорит адъютанту: «Лихая баба, надо бы наградить». Тот отвечает: «Сделаем». Но награды я тогда так и не дождалась. Политрук зарубил.
Дрожащей рукой Аврора стёрла пыль с комода и открыла выдвижной ящик.
– Вот, в конце войны только получила.
Она достала из ящика потемневший от времени орден Красной Звезды.
– Под Варшавой попал ко мне в госпиталь лейтенант один. Восемнадцать осколков я из него вынула. Все ранения у него тяжёлые были, и мозг задет, и лёгкое. Я думала, что не выживет, но делала всё, что могла. Выжил парень, повезло, значит – прими – не возражай.
Оказалось потом, что он родственник какой-то генералу Ватутину. Тот лично приехал к нему на выписку. Меня увидел. Узнал. Обнял меня и говорит: «Молодец ты! Лихая баба! Раз тебя до сих пор не убили, значит, точно – надо наградить. Завтра же приказ подпишу».
Радовалась я тогда, да недолго. Через несколько дней пришло мне письмо, что сын мой младший, Алешенька, убит при переправе через Вислу. А на другой день мне вот эту Звезду и вручили. Подумала я тогда, что Алешина душа ко мне прилетела – этой звёздочкой обернулась.
Вот, храню теперь, как самое дорогое.
Аврора всхлипнула и вытерла измятым платком запрыгавшую по морщинкам слезу.
– Есть и другие награды, но эта мне дороже всех.
Она замолчала. Луч солнца, отражаясь от покрытого пылью зеркала, блестел в её седых растрёпанных волосах.
– А старший мой, Васенька, тоже погиб. В Берлине в последний день войны. Подорвался на мине. И такая вот смерть тоже бывает – прими – не возражай. И осталась я совсем одна. Потом уже, после войны, я второй раз замуж вышла. За главврача нашего, Семёна Васильевича. Он хороший человек был, добрый, тоже всех на войне потерял. Вот и жили мы с ним. Он одинокий и я одинокая, а вдвоём-то оно всё легче. Умер он тоже – двенадцать лет тому назад. Все, кто близок мне был, все давно уж там. Одна я тут на этом свете что-то задержалась. Умереть всё никак не могу, и жить – сил почти не осталось. А куда денешься – прими – не возражай.
На прощание Аврора напихала нам полные карманы конфет, а мы оставили ей свой рабочий телефон, на случай, если надо будет чем-нибудь помочь.
Обстоятельства сложились так, что на какое-то время мы перестали обедать в этом кафе. Кроме того, хозяева заведения открыли там продажу разливного пива, и публика сразу поменялась. Стали собираться разные полукриминальные компании.
Среди них был огромного роста рыжий верзила по кличке Шульц. Серьёзных преступлений за ним не наблюдалось, и органы правопорядка его не трогали. Но в последнее время Шульц увлёкся нацистской идеологией и даже собрал вокруг себя группу бритоголовых подростков, носивших высокие чёрные ботинки с металлическими носами.
В своих облегающих кожаных куртках, увешанных шипами и свастикой, эти «детки» представляли собой весьма печальное зрелище, но дела до них не было никому. У всех и без того тогда хватало в жизни проблем.
Шульц же, напротив, упивался своим лидерством. Всячески подчёркивая свою руководящую роль, он поощрял агрессивное поведение своих подопечных. И люди побаивались этой малолетней банды.
Сдвинув вместе несколько столов, они целыми днями пили пиво. Буфетчица Зинаида Петровна сетовала, что посетителей в кафе поубавилось. Но от греха подальше трогать эту компанию не решалась.
Невозмутимой оставалась лишь Аврора. Как и прежде, она, с трудом передвигаясь, добиралась до своего столика, а Зинаида Петровна любезно выносила ей неизменный гуляш с гречей.
Аврора, как будто не замечая происходящего вокруг, неторопливо съедала свой обед и, немного передохнув, также медленно удалялась.
Однако молчаливый нейтралитет не уберёг её от столкновения с агрессивной бандой – однажды её всё-таки заметили.
– Эй ты, ведьма старая, хватит чавкать! – раздался из прокуренного угла голос Шульца.
Одобрительный хохот прокатился среди его бритоголовых приспешников.
Аврора сделала вид, что не слышит.
Шульц, чувствуя за собой поддержку, продолжил играть на публику. Он подошёл вплотную к столику старушки.
– Ты, чего, карга, не врубилась? Это наша земля. Вали отсюда!
Аврора медленно подняла глаза на возвышавшуюся над ней фигуру, облепленную заклепками и шипами.
– Не надо, сынок, нехорошо.
– Это я-то сынок? Слышишь, ты, Яга старая, я бригадир радикалов-националистов! Я очищаю эту территорию от скверны! Поняла?! Вали, я тебе сказал!
Аврора не двигалась с места. Из прокуренного угла понеслось улюлюканье и брань. Воодушевлённый поддержкой, Шульц одним ударом сапога опрокинул столик, за которым сидела Аврора.
Осколки разбитой посуды зазвенели по полу. Разлетевшаяся во все стороны греча запуталась в седых волосах женщины, по воротнику её старого пальто стекала тёмная подлива.
Прокуренный угол взорвался гомерическим хохотом бритоголовых.
– Да, что ж вы творите?! – выбежала из-за стойки Зинаида Петровна.
Она вырвала несчастную старушку из рук Шульца, который уже успел схватить Аврору за шиворот.
Выронив из рук палку, Аврора не могла сдвинуться с места и судорожно вцепилась обеими руками в плечо буфетчицы. Под градом оскорблений Зинаида Петровна увела несчастную из кафе, грозя обидчикам милицией и взывая к их совести.
В последующие два дня Аврора в кафе не появлялась, и Зинаида Петровна начала волноваться, не случилось ли с ней чего.
Но на третий день она всё же пришла. Это было 27 января – День освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Праздник воодушевил Аврору – придал ей мужества. И она появилась в свой обычный час на пороге кафе. На её груди сиял начищенный по случаю праздника орден Красной Звезды.
Шульц, уже «похоронивший» старушку, пришёл в ярость:
– Ах ты, старая, ещё издеваешься! Звездочку нацепила! Думаешь, это ты войну выиграла? Да, если б не такие, как ты, мы бы теперь, как в Европе жили! Сейчас ты у меня «Хай Гитлер!» орать будешь! Он подошёл к старушке и с силой рванул за орден, выдрав его с большим куском ткани.
– Что же вы, сволочи, делаете?! – опомнившись, бросилась на помощь Зинаида Петровна.
Но двое бритоголовых преградили ей путь.
Распахнув дверь кафе, Шульц бросил орден в снег.
– Беги, ищи! – захохотал он. – Вот тебе «День победы»! А ещё раз тебя здесь увижу – зарежу! Как собаку! Пошла вон!
Несколько последующих дней в кафе творилась пьяная вакханалия.
Зинаида Петровна, несмотря на крайнюю нужду, решила, что надо бросать эту работу.
На следующее утро, когда буфетчица была занята размышлениями о своём нелёгком будущем, на пороге кафе вновь появилась Аврора…
В первую секунду Зинаида Петровна даже не узнала её. Вся она, будто преобразилась! Выпрямившись, опираясь двумя руками на палку, Аврора стояла на пороге, гордо глядя в зал. Даже лицо её помолодело! Живые чёрные глаза горели каким-то дьявольским огнем! А на груди старушки по-прежнему красовался орден Красной Звезды!
В компании бритоголовых прокатился ропот. Разбудили Шульца. Он спал лицом на столе и был сильно пьян.
– А, крыса старая пришла, чтоб сдохнуть? Я же тебе обещал, падла! Так я своё слово сдержу! – Шульц поднялся из-за стола и шагнул в сторону Авроры.
Зинаида Петровна выскочила было из-за своей стойки, но, заметив блеснувший в руках Шульца нож, в ужасе застыла на полпути.
В этот момент Аврора, опираясь одной рукой на свою палочку, спокойно вынула из кармана трофейный «Вальтер»…
Грянул оглушительный выстрел!.. А сразу за ним второй!.. Потом третий!..
Со звоном посыпались на пол разбитые стёкла…
Шульц, широко раскрыв рот, попятился и грузно завалился на пол, опрокидывая за собой столы и стулья. Стоявший рядом бритоголовый подросток испуганно присел. На его джинсах стремительно разрасталось большое влажное пятно. Какая-то девка истерично вопила, прикрыв лицо руками.
Шульц неподвижно лежал на полу, неуклюже подвернув под себя ногу. Темно-багровая лужа медленно растекалась из-под его бездыханного тела.
– Господи, что же это делается-то?! – заголосила в ужасе Зинаида Петровна.
– Вот тебе «День победы»! – прошептала Аврора. – ПРИМИ – НЕ ВОЗРАЖАЙ!!!
Евгений Мирмович