много у меня вопросов еще про польский самолет, про доклад польской комиссии, который я, надо сказать, прочла с огромным уважением. Честно говоря, столько уже этот польский самолет обсасывали, что я не думала, что что-то новое можно сказать и что-то новое я для себя почерпну из этого доклада. Должна сказать, что почерпнула. Первое, меня поразило, с каким достоинством в сложнейшей политической ситуации комиссия написала доклад, радикально отличающийся от российского варианта. Потому что российские варианты все докладов, они пишутся так, чтобы скрыть что-то и замести следы. И в них слова поставлены так косо друг к другу, что ничего не разберешь, и не совсем понятно – тебе все написали или что-то пропустили?
Вот эта комиссия, которая написала связанный доклад, в котором все разложено по полочкам с технической точки зрения – политических выводов она не делала. Вот, Носик уже написал, что, типа, все это глупость, в докладе не сказано главного, что то Качиньский приказал сажать самолет. Как раз из доклада, ровно потому, что он всеобъемлющий, и потому, что в нем сказаны все фразы, которые звучали в кабине пилотов, и, соответственно, ничего не осталось за бортом, из доклада как раз следует ровно противоположное тому, о чем говорил Носик, что как это ни удивительно для меня, не было приказа со стороны польского президента садиться непременно сейчас и непременно на этом аэродроме. Был начальник протокола, который зашел к КВСу, КВС сказал, что сейчас при нынешних обстоятельствах возможности садиться нет, но мы попробуем сделать заход, повисим полчасика. Так не отвечают «Нет». «Мы попробуем сделать заход, повисим полчасика», - это слова КВСа. После этого начальник протокола уходит, приходит снова и говорит: «Окончательного решения нет». Иначе говоря, угробил самолет не президент Польши, а командир воздушного судна. Вот, первый абсолютный вывод из доклада.
Понятно, что там где-то у командира воздушного судна в мозжечке что-то все вертелось. Но он имел возможность принимать решение, и он принял, возможно, неправильное решение. Второе, там по моментам расписано несколько ключевых моментов катастрофы (это в катастрофах всегда так): ты принимаешь неправильное решение, после этого вероятность следующего неправильного решения резко возрастает. Первое неправильное решение было, когда польский самолет прошел дальний привод и при этом был на 200 метров выше той высоты, которая ему была необходима. Поэтому из-за этого он очень быстро снижался с вертикальной скоростью 8 метров в секунду против 3-5 нормальных. Второй момент очень важный был, когда летчики отключили высотометр. (Произнесено с ударением на "о": высотОметр. - 027). Причем, в российском докладе (я очень хорошо помню, что написано по этому поводу), там утверждается, что летчики отключили его случайно и сразу стали путаться с высотой, которая была на 168 метров выше, чем показывал высотометр. И, соответственно, просто думали, что они находятся на 168 метров выше. А в польском докладе написано, что летчики нарочно отключили барометрический высотометр, потому что он был связан с системой TAWS, раннего предупреждения о столкновении с землей. Она начала пищать. Они ее всегда отключали – это у них была такая привычка. И, соответственно, они понимали, на какой высоте они находятся плюс-минус там 5 метров. Но эти плюс-минус 5 метров оказались роковыми, потому что они стали хуже понимать высоту.
И третья абсолютно роковая ошибка заключалась в том, что когда командир скомандовал «Уходим на второй круг», почему-то эта команда еще не выполнялась несколько секунд. Вот это была абсолютно роковая необъяснимая ошибка, которая бы... Если бы он сразу ушел, у него бы хватило времени спасти самолет. Почему так произошло, в польском докладе не сказано – я могу лишь предполагать. Объяснение психологическое, то есть оно никогда не будет достоверным и, соответственно, оно не могло появиться в докладе как недостоверное, ничем не подтвержденное, что проблема заключалась в том, что в кабине в этот момент было двоевластие. И формально командовал полетом КВС, а кроме того там стоял главком ВВС генерал Бласик. И генерал Бласик практически вел самолет, потому что он стоял и говорил, когда они прошли 260 метров, «250». И штурман за ним повторял: «250». «100 метров», - говорил Бласик, и штурман за ним повторял: «100 метров». «Ничего не видно», - говорил Бласик. И когда КВС скомандовал «Уходим на второй круг», он, видимо, ждал подтверждения этой команды от командующего ВВС. А тот молчал, потому что думал, что этот уже отдал команду. И тут они через несколько секунд впилились.
На самом деле, вот это такой, очень подробный разбор, который польской стороной произведен, который, на мой взгляд, просто на пятерку с плюсом, и итог этого разбора, на самом деле, один. Потому что вот все, что я сказала, это как оно происходило. А есть еще причины, почему это происходило, и причины это можно написать так: бардак, славянский бардак, причем как с польской, так с российской стороны. Прочтя этот доклад, я, вот, впервые в жизни подумала, что, все-таки, есть что-то в славянских чертах славянского характера, нечто, что наши нации роднит. Потому что выясняется, что КВС, на самом деле, не имел права фактически совершать этот полет, что он недостаточно был для него тренирован, что те оценки, которые ему ставили по совершению полетов в условиях тяжелой облачности, на самом деле, эти полеты проходили в условиях достаточно хороших. Потому что выясняется, что он был назначен на этот полет практически случайно, потому что другой, основной пилот должен был через день лететь в Америку и решили его не беспокоить. У еще одного пилота в последний момент выяснилось, что нет русской визы, что они не готовились к полету – там буквально полчаса, грубо говоря, вскочили и полетели.
Там какие-то совершенно замечательные, чисто польские, я бы сказала, чисто славянские вещи. Там, например, за день до этого полета в президентский самолет впилилась птичка. Ну, впилилась и впилилась, но после этого самолет там почистили отверточкой и сказали, что так и будет – пусть летит. Я ничего не хочу сказать, эта птичка не имела никакого отношения к последующей катастрофе. Но это чисто славянская история, что птичку зачистили без всяких справок и сказали «Все нормально, можно лететь» (президенту).
И абсолютно та же история с российской стороны. Там дело даже не в том, что там посадочные огни на аэродроме были разбиты, что они заросли какими-то кустарниками, что их ни хрена не было видно. Там самое главное, что неопытные были российские диспетчеры. Мало того, что они не знали английского языка, потому что они его никогда по жизни не знали. Там один из диспетчеров, который сажал самолет, судя по всему, в прошлом за этот год работал 17 часов диспетчером. То есть летчик, он хоть и не очень был, как выясняется, опытен, он, все-таки, летал – он в том году летал 220 часов, то есть огромное количество налетов.
Кстати, там была еще одна потрясающая деталь, что летчик не умел сажать самолет по российской ублюдочной системе РСП. Он умел сажать по английской системе ILF, продвинутой, он его очень часто сажал. Но, вот, по российской, мягко говоря, несовершенной системе он просто последний раз сажал так самолет года за 2 перед этим.
Так летчик хотя бы часто летал. А диспетчер, по их репликам видно, что они были вообще, ну, мягко говоря, не в курсах. Это очень интересно видно на предыдущем самолете, который они сажали, ЯК-40, тоже польском. Там диспетчер так говорит «Вы на курсе в глиссаде», видно, что самолет летит сам по себе, а диспетчер говорит сам по себе. Потом самолет подлетает, диспетчер говорит «На второй круг», секунда промедления, диспетчер говорит «Ух ты, сел». То есть то же самое происходило потом с президентским бортом – диспетчер просто был не в курсе, где тут и что там летит.
Вот такая история тяжелейшего российского и польского авось, которая сплелась вместе. И как я уже сказала, для меня самое поразительное во всем этом чтении доклада было то, что там не было, еще раз повторяю, не было прямого приказа польского президента сажать этот самолет во что бы то ни стало. То есть в конечном итоге ответственность, угробил этот самолет, действительно, конкретно пилот. И на решение пилота, видимо, повлияло то, что... Даже нельзя сказать, что он был неопытен. У него не было понимания, может он или не может посадить этот самолет. И там был, знаете, вот этот вот понт славянский, который... Ну, обычно считается, что если самолет президентский, то, значит, все будет тип-топ и все будет с иголочки. А там была ровно другая ситуация: «Раз мы – президентский самолет, уж как-нибудь сядем, уж с нами, поскольку мы – президентский самолет, ничего такого случиться не может».
Вот еще раз, впервые при чтении этого доклада закралась у меня мысль, что, все-таки, славянский авось и славянский бардак имеет глубокие национальные корни в обеих нациях. Всего лучшего, до встречи через неделю.