Архипыч

МЕДОСМОТР


С врачами не соскучишься. Особенно когда массовый медосмотр идет. У нас в роте чудик один был – Леха. Слегка заикался и каждый день мы думали: «Если сегодня Леньку из училища не выгонят, то завтра обязательно». Так мы думали с первого дня до самого выпуска. Чудил он на каждом шагу. Но забавнее всего было наблюдать за ним на медосмотре.
Зашел он к хирургу. Там кроме костей еще и отсутствие геморроя проверяют. Вот врач Лехе командует:
– Повернись! Сними трусы! Наклонись! Раздвинь ягодицы!
Леонид все выполняет, вплоть до последней команды. Тут он начинает дико корячиться и извиваться. Врач его спрашивает:
– Порошенко, что с тобой?
– Я..я-яя-яяя-ягодицы раз-раз-раз-двигаю.
– Да ты что, руками раздвинь!
И тут же доктор кричит:
– Палку мне дайте, быстро мне палку!
Леха:
– Ч-ч-ч-чего палку? Зачем палку?
– Катюхи посбиваю.
В другой раз, а медосмотр и медкомиссию мы раз в полгода проходили, Ленька, уже ученый, сделал все как надо, наклонился и ягодицы руками раздвинул. Тут друг его, Юрец, в кабинет заглядывает. Видит Лёню во всей красе и выдает:
– Скажи «А-аааа»!
Леха тут же:
– А-а-а-а-аааа!
Доктор:
– Спасибо! – и чуть со стула не упал. А Леха за Юрцом погнался.
 
Реклама
ФРОНТОВИКИ


Боевой опыт бесценен. Особенно для воспитания и обучения нового поколения воздушных бойцов. Мой командир пришел в авиаполк в начале шестидесятых, когда в нем еще оставались фронтовики. И командир эскадрильи был фронтовик. Те несколько летчиков, старых праваков, летавших на «Дугласах» и «Канберрах», изредка летали на несложные задания и, с утра похмелившись, мирно дремали за задними столами во время предварительной подготовки.
Весь свой организаторский и педагогический талант, а также командирские навыки комэск-фронтовик отдавал молодому поколению, летчикам и штурманам, пришедшим в полк в начале пятидесятых. Воспитывал он молодое поколение на примерах ветеранов, которые, все, как один, четко знали порядок действий при неполном выпуске передней стойки шасси. Сам командир эскадрильи, на то он и командир, прекрасно знал аэродинамику, инструкцию экипажу и документы, регламентирующие летную работу. Все свои знания, опыт и командирские навыки он использовал для совершенствования боевой подготовки доверенного ему личного и летного состава. А известно, кто не сечет чад своих, тот их не любит.
Во время контроля готовности он изыскивал самые каверзные вопросы и задавал их подрастающему поколению авиаторов. И горе было тому, кто не сумел четко и полно ответить на поставленный вопрос. Начиналась экзекуция, которой позавидовала бы инквизиция. А заканчивалась она всегда одинаково:
– Никуда вы, не воевавшее поколение, не годитесь. Вот смотрите. Петрович! – обращался комэск к одному из сидящих за последним столом, – Петрович, ну-ка доложи нам порядок действий экипажа при неполном выпуске передней стойки шасси.
Петрович, поправив на груди ордена и колодки, четко докладывал действия экипажа, которые уже заучили даже кормовые стрелки, чьи действия при этом особом случае заключались в помалкивании, пока не спросят. Тем не менее, командир эскадрильи, стуча себя кулаком в грудь, громко восклицал:
– Молодец! Ух, блин, горжусь! Вот, – поворачивался он к молодым летчикам, – учитесь, как надо относиться к своим обязанностям.
После этого он извлекал из своей богатейшей памяти самый сложный вопрос из аэродинамики, в которой, как известно, почти одна математика, и задавал его очередному юноше.
 
ФЕЛЛАХ-УБОРЩИК



Во время «странной» войны между Израилем и Египтом летчики советской морской авиации жили под Каиром. Каждому экипажу был выделен отдельный коттедж. От эксплуатации человека человеком, предложенной египтянами, они отказались. В авиации в вопросах уборки помещения руководствуются принципом: кому надо тот и убирает. То есть никто. И через непродол-жительное время коттеджи было не узнать.
Посетивший эскадрилью, живущую в семи коттеджах, замполит полка посоветовал командиру эскадрильи дать клич, скинуться и нанять втихомолку феллаха. Пусть убирает и Аллаха благодарит, что работу ему дали.
Скинулись наши, по 2 фунта с коттеджа, по 10 пиастров с носа (для местных бешеные деньги, между прочим). Взяли с собой переводчика и пошли на ближайший базар. Там они нашли беднейшего и самого оборванного из феллахов. Спросили его, а не хочет ли он подзаработать? Оказалось, что хочет. А сколько он хочет получать за уборку семи коттеджей в неделю? Феллах долго что-то подсчитывал, призывал в свидетели правоверных и самого Аллаха и, наконец, сказал, что меньше чем за 2 фунта он не согласится. Хотя по глазам было видно, что и один фунт сумма для него недостижимая.
Но наши-то уже собрали 14 фунтов, да и феллах выглядел настолько жалким, что решили его осчастливить. Когда они уходили, бедняга еще лежал в пыли и возносил хвалу Аллаху, благодарность щедрым господам и заверения в исключительном качестве исполнения порученных ему работ.
Уже на следующий день коттеджи засияли. Чувствовалось, что убирает тут не один человек. Всю неделю тенями мелькали какие-то люди, дети и женщины с закрытыми лицами. Но самого феллаха что-то среди них никто не видел.
Когда настал срок очередного платежа, летчики с переводчиком пошли на тот же базар. Там в кофейне, на подушках, облаченный в белоснежное бубу курил кальян и пил кофе тот самый феллах. Его спросили, а почему он сам лично не убирает в коттеджах? Феллах с достоинством ответил:
– А что, эти люди плохо работают? Я их всех уволю и найму другую деревню.
 
Wertrolom - нет, это не опечатка, это - "стремительный домкрат". Спасибо за замечание. Где-то когда-то слышал и не проверил. Покойный тесть летал по его словам на "Бостонах". Как они в "Канберру" превратились - ума не приложу.
 
БЕЗ ЛОТА НЕ ХОДИТЬ!


Помощником командира взвода у нас был Валентин Череда. Паренек невысокий, не шибко умный и говнистый до чрезвычайности. Вот привяжется к какой-нибудь ерунде и нудит, нудит. Сам себя заводит. Пока не всыплет тому, к кому привязался, все, что ему Дисциплинарный устав позволял. Шуток совершенно не понимал. Все ему казалось, что над ним издеваются. Его в роте никто не любил, и друзей у него практически не водилось. Даже подхалимы, что в каждом взводе есть, к нему не липли.
Как-то, после дождя, послали наш взвод что-то где-то разгружать. Идет взвод строем. По лужам топаем. Валентин сбоку бежит и, по обыкновению своему, на кого-то уже гавкает. Время от времени команды подает:
– Взвод! Взять ногу! И-разь, и-разь, и-разь, два, три… Выше ножку! Акулинкин! Курсант Акулинкин! Тебе что, специально на ухо орать?
А сам по другую сторону проезжей части идет, чтобы его не забрызгали, когда по лужам топаем. А мы стараемся, чтобы и ему досталось. Но, хитрый змей, не долетают брызги до него.
И вдруг тишина. Замолк наш Валек. Только что на кого-то орал и нами командовал, а тут – тихо и никаких команд. Мы даже остановились. Как дальше без команды идти? Озираемся. А Валька-то и нет. Был же только что, секунду назад. А теперь только взвод стоит и пустая дорога, лужами покрытая.




Вдруг из небольшой, два на полтора, лужи наш Череда выныривает. Мы и не поверили – лужа маленькая. Как он туда поместился весь? А у него глаза по пятаку, рот открыт, воздух хватает. Вытащили мы его из воды и только потом разобрались.
Вчера электрики столбы под освещение ставили. А тогда ямобуров не было и ямы под столбы рыли лопатами, вручную, уступами, глубиной 2–2,5 метра. Дождь сильный прошел, и такую яму до краев налило. От других луж не отличить. Череда и в бассейне плохо плавал. А тут в одежде да в сапогах – сразу на дно пошел. Вода холодная, грязная и мутная, ничего не видно. Еле ступеньку-уступ нащупал и от нее оттолкнулся. Так и выскочил на поверхность.
Уж и насмеялись мы, когда Валек наш как мокрая крыска в казарму побежал. А когда в роту пришли, всем остальным в красках рассказали. Юрец - Длинный, товарищ мой, в наряде стоял и очень жалел, что этой картины не видел. Так он специально к Вальку, уже сухому, подошел, чтобы посмотреть и посмеяться. А на другой день сбегал на яму глянуть, только вода уже ушла. Как будто нельзя было на месте, у тумбочки дневального, посмеяться? Вот чудак!
 
СОН - ТРЕНАЖ

Правильно говорил генерал: «Наш курсант думает только о том, как поесть, поспать и размножаться». И почему в молодости днем так спать хочется? Вечером в постель не загонишь, а днем только дай возможность «харю подавить». Я сам в Миргороде после доброго обеда с солоноватым компотом зашел за боксы возле учебной базы, завалился в траву. Только глаза закрыл, открываю – звезды на небе, как у Гоголя. Бегом в казарму. Как раз к вечерней поверке поспел. Семь часов, как одну минуту, проспал.
Мой товарищ, в том же Миргороде, после интенсивного процесса размножения, имевшего место предыдущей ночью, заступил в наряд дневальным по роте. Не имея сил далее бодрствовать, он уселся на тумбочку, подпер щеку левой рукой и так задремал. Нас было 90 человек, треть, как правило, после отбоя участвовали в вышеуказанном процессе. Возвращаясь в родную казарму, каждый считал своим долгом толкнуть, пощекотать или сказать «Не спи, замерзнешь» моему, изнуренному излишествами всякими нехорошими, другу. Он только отмахивался. На его беду пришел ответственный по эскадрилье майор Андреев. Увидев такое безобразие, он гневно и грубо потряс спящего дневального. Тот давно готовил удар возмездия. И не его вина, что этот удар пришелся в скулу не в меру исполнительного майора.
Преподавал нам теоретическую механику гражданский преподаватель. Он был насквозь пропитан авиационным духом и милитаризован в высшей степени. Обычно во время лекции он тихонько подбирался к задним рядам и там полушепотом говорил:
– Кто не спит сидеть, а кто спит….
Делал паузу, что бы до бодрствующих дошел его коварный замысел, и голосом Аттилы, бросающим гуннов на римлян, гаркал:
– Встать!!!
Расчет был на то, что подскочат только спящие, и будет очень забавно смотреть на их перепуганные, заспанные физиономии. Только ни разу его расчет не оправдывался. В свое «Встать!» он вкладывал столько экспрессии, что подскакивали все. И спящие терялись в общей массе.
– Я же сказал, кто не спит – сидеть, – с досадой говорил он. – Чего все подскочили?
Мы обещали в следующий раз так, и поступить, но желаемого эффекта он не добился.
Очень хорошо в этой жизни устроился мой друг – Длинный. Природа наделила его настолько удлиненными голенями и предплечьями, что он, уперев левый локоть в колено, клал подбородок на ладонь и мирно засыпал. Его голова покоилась при этом на такой высоте над столом, что ни один преподаватель не мог его ни в чем заподозрить. Правая рука с авторучкой лежала на открытом конспекте. Он просил, чтобы его толкнули, когда преподаватель обратит на него внимание. При этом он, не меняя позы, начинал чиркать по конспекту. Если лекция была скучной, я развлекался тем, что время от времени толкал Длинного и с удовольствием смотрел, как он панически рисует каракули в тетрадке.
Летом, в самую жару, идет лекция по физике. Дина Петровна бдительно смотрит, чтобы курсанты не спали. Особенно беспокоят ее задние ряды. Там, как правило, самые ленивые сидят и не слушают. Заподозрив неладное, она грозным голосом восклицает:
– Эй, там! Камчатка! Не спать!!
Прямо у нее под носом подскакивает мирно прикорнувший за первым столом Вовчик. Он отсидел ногу, не может прямо стоять и валится на бок. На лбу у него отпечатался заголовок размокшей от пота газеты «Комсомольская правда» в зеркальном отражении. Лицо его помято, все в красных полосах. Тем не менее он нагло заявляет:
– А я не сплю! – и опять валится на бок.
Дина Петровна, глянув на него, падает на кафедру и смеется до визга и захлебывания. Вовчик никак не может справиться с отсиженной ногой. Все, кто сидел рядом, катаются от смеха. Когда доходит до задних рядов они тоже просыпаются и ржут. Минут пять никто успокоиться не может. Вот так один спящий всю аудиторию разбудил.
Говорят, когда человек на операционном столе в клиническую смерть впадает, ему представляется, как выходит он из тела и, летая под потолком, видит и себя бедненького, и суетящихся врачей откуда-то сверху. Нечто подобное, очень редко, со мной бывало. Как заснешь на занятиях или на самоподготовке, кажется, что не спишь и видишь аудиторию сверху. Слышал, как товарищи разговаривают. Даже тему разговоров запоминал. Когда просыпался, я им говорил, что не спал и все слышал. Но оказывалось, что я не только спал, но и храпел. Те, которых я во сне видел рядом, оказывались в других углах аудитории. А о теме, которую я во сне слышал, они и не помышляли никогда. Может, и у меня душа от тела отделялась? А? Не удивительно, ведь все время хотелось есть, спать и размножаться.
Во снах на лекциях по радиотехнике меня донимал Еженоль. Зверек похожий на ежа, но длинный и пронырливый. Он везде следовал за мной и тыкался в лицо своей острой мордочкой. Несколько позже, уже на экзамене, я, к большому своему удивлению, узнал, что так называется пороговое напряжение, при котором открывается радиолампа. Е, же (g), 0 – ноль. Если бы не зверек Еженоль, разве я запомнил бы, что радиолампы бывают как в закрытом, так и в открытом положениях?
Колюню из первой роты дежурный по училищу попросил сменить подушку. Когда Коля со свежей подушкой возвращался в учебный корпус, он всем встречным пояснял:
– А нам теперь разрешили с подушками на занятия ходить.
Вот было бы здорово.
 
ЛУЧШИЙ ОТВЕТ


Это только со стороны авиационная метеорология простым предметом считается. Циклоны, антициклоны, ложбины-седловины всякие. При рассмотрении предмета вплотную оттуда такая математика прет и такая физика, что почище теории боевой эффективности будет, а уж теорию боевой эффективности с ее «ро с шапошкой и закорюшешкой» только подполковник Фесенко знал. Притом, что нам в училище одни азы метеорологии преподавали, математики, физики и латыни, там хватало на вполне солидную науку, и мозги набекрень свихнуть можно было очень даже просто. И в то же время наличествовали вопросы вполне «деревенские», типа, к чему это ласточки низко летают?
Мне на экзамене как раз и достались все три вопроса в пределах школьного природоведения и здравого смысла. Приукрасить ответ двумя-тремя латинскими названия облаков мне ничего не стоило, так как с детства к языкам тягу имел. Вот наш добрый учитель, подполковник Толмачев по прозвищу Суховей из-за тщедушного телосложения и скрипучего голоса в сочетании с предметом, им излагаемым, счел мой ответ лучшим в отделении. О чем при подведении итогов и доложил.
А Леха, чьего отчисления из училища все ждали со дня на день и так и не дождались, конечно же, получил «двояк». Суховей сказал нам, что он срочно уезжает, и пересдачу будет принимать майор Силезин, который нас не знал и в глаза никогда не видел. Сопоставив эти два факта, Леонид решил, что лучшего стечения обстоятельств он не дождется и в ближайшие две тысячи лет. Вооружившись положениями, что все курсанты братья и должны помогать друг другу, а все офицеры сволочи, которых надо, как мусульманам гяуров, обманывать на каждом шагу, он и обратился ко мне.
– Санек, сдай за меня метеорологию. Ты ж лучше всех ее знаешь. Мне пятерку и не надо. Вполне хватит твердой четверки. Силезин нас не знает. А в зачетках мы все лысые и друг на друга похожи – не поймает.
У меня же в одном месте все уже горело и зудело, так хотелось в отпуск. Но командир роты медленно, как голодная черепаха, перемещался где-то между строевым отделом и продчастью, снимая нас с довольствия и оформляя отпускные. Все равно еще несколько часов было в запасе. И я согласился.
Но Бог все видит. Представившись майору Силезину как Порошенко Леонид, я взял билет. Попалась сплошная математика. Если бы этот билет достался мне на первом экзамене, я, может быть, и сумел путем всяких ухищрений выцарапать троечку. А тут мне казалось, что пока я сижу и изображаю из себя неудалого Леху, там в роте раздают проездные и отпускные документы. Отогнать это видение я был не в силах. Честно, целых пять минут я пытался вспомнить хоть что нибудь, связанное с метеорологией. Даже свой блестящий ответ вылетел у меня из головы, и я даже не смог вспомнить, какие птички и что предсказывают синоптикам. Вспомнилось что-то про авгуров, но у меня хватило здравого смысла не приписывать Древнюю Грецию к авиационной метеорологии.
Майор Силезин был очень озадачен моим ответом, который сводился к бормотанию:
– Товарищ майор, поставьте мне тройку, я потом выучу. Меня в отпуск не пускают.
Майор был очень добрый человек, даже добрее Суховея. Но он никак не мог себе представить курсанта, имеющего тройку в зачетке и, тем не менее, зубрящего в отпуске метеорологию. Поверить в это не смогла бы и сверхнаивная старая дева, твердо уверенная, что кошкин брат может быть только дядей ее котят. Было видно, что ему очень жаль курсанта Порошенко, даже больше чем, если говорить откровенно, мне.
Леха не столько огорчился, сколько удивился. Ему казалось, что знающий лучше всех уж на «тройку» без подготовки ответит. Мы, окончившие первый курс, еще не знали правила, согласно которому, курсант сдавший успешно экзамен, тут же, на определенное время, забывает все, что учил. На Лехино счастье добрый Суховей наставил столько двоек, что когда Леня сунулся к Силезину, тот и не усомнился, что Порошенко пришел к нему впервые. Он и не подумал, что это кто-то другой явился сдавать за того тупого парня, который и двух слов связать не мог, а только обещал все выучить потом.
 
ЛЕЙТЕНАНТ И ПЯТАЧОК


Рассказывают добрые люди, что было это в давние советские времена. Годах в этак, скажем, семидесятых. Суть не в этом, а в том, как люди буквально понимают поговорку «Долг платежом красен».
Лейтенант-выпускник – как новенький полтинник, неважно каких войск. Все они друг на друга похожи. У всех блеск в очах, и все на полковников с сожалением смотрят, типа, эх, слабак, не смог до генерала дослужиться, а уж я…. Ну, неважно. Я тоже так думал. Идет это лейтенант, в метро спешит, для них это характерно; всегда их девушки где-то ждут, и этого тоже ждала.
Возле самого входа в метро старый прапорщик его за рукав останавливает:
– Слышь, лейтенант! Одолжи пятачок. На службу опаздываю, а деньги дома забыл. Должно, на рояле оставил.
Хотел лейтенант прапорщика за нарушение субординации одернуть. Потом смотрит, тот в отцы ему годится. Да и на душе радость. А когда у человека радость на душе, ему не до субординации. Порылся в карманах, вытащил горсть мелочи и прапорщику протягивает:
– Берите, сколько хотите.
Но прапорщик, деликатно, только один пятачок взял. Прошли они турникеты, на эскалатор встали. Прапорщику поговорить захотелось. Расспрашивает, кто да что, да куда, да кем?
– Я, – прапорщик говорит, – тебе пятачок верну. Не сомневайся! Ты мне фамилию свою скажи. А я тебя сам найду. В конторе такой работаю.
– Да, ладно, – засмущался лейтенант, – Бог с ним, с пятачком. Не велика потеря.
– Ты мне только фамилию скажи и куда едешь, а остальное– мое дело.
Уперся наш лейтенант, секретность, да и особист предупреждал. Но прапорщик не зря в отцы годился, разговорил литёху. Да и кому ж неприятно, когда тобой интересуются? Фамилию, в какой округ едет, на какую должность. Еще немного поболтали. Прапорщик на какой-то станции вышел и рукой помахал. Еще подумал: «Хороший лейтенантик попался. Добрый. Эх! Все б такие были!»
Приехал лейтенант в штаб округа. Его в отдаленный гарнизон распределили. Недели две добирался на перекладных. Добрался. В его честь полк построили. Представляют личному составу. Командир просит любить, жаловать и помогать на первых порах. Тут начальник штаба подходит.
– Как его фамилия? – у командира спрашивает. Тот ответил.
А начальник штаба командиру говорит:
– Ошибочка вышла. Не лейтенант он, а старший лейтенант. Вот по ЗАСу телеграмму из округа только получили.
Подивились все этому обстоятельству, да начальству виднее: старлей, так старлей. Разница небольшая, все равно на должности типа командира взвода служит. Вот и пусть служит.
Но плавное течение службы через два месяца прервало новое происшествие. Из округа приходит выписка из приказа главкома о присвоении нашему лейтенанту, который уже старший лейтенант, звания капитана. Тут уже не до шуток стало. Как это – капитан и на лейтенантской должности? Нечего делать, повысили в должности. Некоторые при его приближении вставать стали. Даже майоры. Ясное дело, лапа в Москве, причем шибко волосатая. Командир полка с ним на вы, а однажды так забылся, что попытался честь ему отдать.
Проходит еще месяца три, и опять весь полк чуть ли не сел на пятую точку. Приказом Министра обороны нашему лейтенанту, который, вообще-то уже капитан, присвоено звание майор, досрочно. Опять повышение в должности. Теперь командир полка уже с полным основанием ему честь первым отдает, и все его прекрасно понимают. Майор-лейтенант смущается, но погоны майорские носит. А молодой! Аж скулки блестят, любо-дорого посмотреть! Хорошо, что он парень толковый и исполнительный. С трудом, но втянулся и худо-бедно с должностью справляться начал.
А еще через месяц письмо тяжеленькое пришло. А в нем пятачок. И короткая записка:
«Спасибо лейтенант, вернее майор, за пятачок. Долг платежом красен. А уж выше звание подсуетить не могу, это уже не наша контора. Дальше сам старайся. Рад, если на пользу пошло».
Толчок он лейтенанту хороший дал. Не зря тот на старых полковников с жалостью смотрел. За полгода от литера до майора…. Это ого-го!. Даже у Гагарина карьера не такая стремительная была.
Я с этой сказкой почти до самого дембеля дослужил. Когда в Москве бывал, всегда пятачок наготове в кармане держал, да видно московские прапорщики разбогатели. Не нужны им мои пятачки оказались. Если кто и просил пятачок, то такой, у которого, кроме вшей, ничего за душой не было, и вряд ли он смог бы карьерному росту способствовать. Но я им все равно пятачки давал. Кто знает…
Сколько служил, все мечтал: вот бы мне с таким прапорщиком познакомиться! И ничего, и никого. А как только ушел в запас и в бизнес попал, к командующему двери чуть ли ногами не открывал. К какому? Не скажу. Сами прапорщиков влиятельных ищите. А если кто помощи на улице попросит – не поскупитесь. Не откажите просящему. А вдруг это ТОТ прапорщик?
 
Мне известна аналогичная история с прапорщиком и быстрой карьерой лейтенанта.Только там вместо пятака лейтенант отбивает пьяного прапорщика в Москве от патруля и приводит его к себе в номер проспаться до утра,а дальше также примерно события развиваются.Реальность или красивая байка???
 
Реклама
Я думаю - красивая сказка для взрослых офицеров. Может где-то, когда-то, что-то и было, ну, не в таких размерах. Но мне она понравилась. И идет эта история от Иисуса Христа и солдата Ивана, что последний серебрянный рубль за 25 лет службы заработанный Христу отдал, а Христос ему торбочку благословил. Ну, тут с учетом советской атеистической направленности. Не могут люди без веры в чудеса.
 
ни разу, к сожалению, не слышал что бы за добрые дела кого-то подобно отблагодарили. Видел прапорщиков-подполковников (адьютанты верные), близких и дальних родственников, и прочее. Похоже сказка :)
 
для svv

А я вот никогда не видел как женщины рожают, но куда ни глянь везде полно детей. Не спорю, Пятачок - это сказка, но и вы не возразите, что добрые сказки воспитывают детей луше сурового ремня.
 
ВИННЫЙ ПОГРЕБ ЛЕЙТЕНАНТА


Брожу по общаге субботним вечером. Скукота. Самый разгар борьбы с пьянством и алкоголизмом: Директива ВС-25 от МО и ГПУ, чтобы ни-ни. Все куда-то подевались. Видно, с пьянством борются. А я чего брожу? Чтобы в гастроном не поспеть. А то на прошлой неделе залетел. Получил – будь здоров! Теперь держусь, на часы поглядываю, закрылся винный отдел или нет? Все. Закрылся. Теперь буду ждать, когда спать ложиться.
А тут, смотрю, по коридору Вовка Хайдуков идет. Тоже, видать, скучает. Он ко мне:
– Саня, выпить хочешь?
Я, конечно, теперь спокоен. Магазин закрыт, и взять нигде нечего.
– А что толку, – уверенно так говорю, – магазин-то закрыт. Вот, десяти часов дождусь и спать.
– Пошли ко мне, – он отвечает, – у меня целый винный погреб обнаружился. На любой вкус.
– Да ты что! – удивляюсь. – Это же в корне меняет дело. У меня и закуси вагон. Сегодня в столовке шоколад выиграл.
–- Шоколад – это класс! Тонкий закусон. Как раз к моему погребу. Везет вам, летунам. Шоколад дают. А нам, технарям, если захочется, опять же в магазин беги.
Я плитку «Аленки» прихватил и к Вовчику пошел.
Володя два тонкостенных стакана достал. На свет посмотрел. Чтобы сомнений не было, носовым платком их протер. Теперь они свет пропускать стали. Я шоколадку развернул и на стол положил. Сели мы чинно напротив друг друга. На столе стаканы, посреди шоколад. Культурно все так.
– Так с чего начнем? У меня есть коньяк, водка и самогон.
– Думаю, что лучше с коньяка начать.
Вовчик, не вставая, к шкафу потянулся. С полки бутылочку снимает и на стол ставит. Я присматриваюсь. Боже мой, да это же одеколон «Русский лес»! Я прямо так и сказал:
– Боже мой! Да это же одеколон.
– Ну, да, – отвечает Володя, – одеколон, «Русский лес». А ты, небось, «Наполеон» ожидал здесь увидеть? Тут в пузырьке грамм двести будет. Нам по сотке выйдет, – а сам пузырьком над моим стаканом трясет. Точно поделил, по полстакана, не придерешься.
Чокнулись мы стаканами. Я смаковать этот «коньяк», как обычно, не стал. Так залпом ахнул, что ни вкуса, ни запаха не почуял. Он, пока пьешь, ничего. Когда закусываешь – тоже терпимо. А вот когда оно, на манер шампанского, отрыжку вызывает, тут-то все мучения и начинаются. Такое впечатление, что в подсобке парфюмерного магазина из тебя колючую проволоку извлекают.



Сидим с Вовчиком, курим. Умные разговоры, о литературе ведем. Им на днях новые регламенты пришли и инструкции из штаба авиации флота, вот он их и критиковал. Я все равно в них ничего не понимаю, но он хозяин, и я сижу, поддакиваю.
– Ну что, Санек? А не выпить ли нам водочки?
– Что ж ты сразу водку не поставил, а заставил твой «коньячок» пить?
– Дык, это смотря, какая водка. У меня, – сказал он и опять в шкаф полез, – особая водка. Такую еще поискать… Вот, смотри.
И на стол одеколон «Гвоздика» ставит. Мы им летом комаров отпугиваем. И где только он такую расфасовку нашел? Миллилитров двести пятьдесят, не меньше.
С «Гвоздикой» справляться было труднее, чем с «Русским лесом». Мне теперь понятно стало – чего это от нее комары шарахаются. Мы, правда, в стаканы по нескольку капель воды из-под крана добавили и в два, а может и в три, приема одолели. Теперь отрыжка была такая, что если бы об этих одеколонах в средневековье знали, обязательно бы во время пыток применяли. И что интересно, в пищеводе жжет, желудок в кулак сжался, опасается, как бы еще порцию этого яда не влили, запах – иприт лучше пахнет, а удовольствия, то есть кайфу, – никакого. Организм жутких последствий ждет и наслаждаться выпивкой никак не хочет.
В виду последнего обстоятельства Вова решил темп увеличить. Как только мы последние капли «водки» в себя затолкали, он спрашивает:
– А теперь, самогончику?
– Судя по тому, какие у тебя были коньяк и водка, представляю, какой у тебя самогон.
– Да уж, какой есть.
Я думал, он опять в шкаф полезет, а он к умывальнику пошел. И оттуда флакон жидкости для бритья тащит. Не после бритья, это еще было бы терпимо, лосьон, как ни как, а именно «Жидкость для бритья «Пингвин». После смазывания ею личности, щетина становилась жесткая, как на щетке для снятия ржавчины с танковых траков. Специально, чтобы электробритве легче косить. Теперь такой жидкости и в помине нет. Департамент по борьбе с ядами и отравляющими веществами специальным постановлением запретил ее к применению. У некоторых щетина вместе с кожей лица слезла.
Тут и Вовчик меры безопасности принял. Когда он эту жидкость по стаканам разлил, то добавил в каждый стакан граммов по пятьдесят воды. Бурности реакции выход джина из бутылки мог бы позавидовать. В результате, на поверхность всплыл сантиметровый слой дурно пахнущего масла, который мы по наущению Володи промокашками сняли. Весь жир удалить мы не смогли, но основная часть исчезла.
Когда выпили, только тогда и спохватились, что шоколад давно съеден, и закусить эту гадость абсолютно нечем. Кинулись мы в умывальник к крану и пили до тех пор, пока вода из ушей не потекла. Но это все равно не помогло. Жалкие остатки жира превратили пищевод в жесткую трубу. Даже голову нагибать можно было только с усилием и со скрипом. Всю последующую неделю, если я, с кем соглашаясь, головой кивал, раздавался скрип, как от ботинок на свадьбе у Кости в Одессе.
Всю ночь я не спал, ожидая летального исхода. Но обошлось. Даже сколь ни будь заметного расстройства желудка не наблюдалось. Скорее, наоборот. Перепуганный изысканной выпивкой желудочно-кишечный тракт дня три отказывался работать. А когда все же удалось заставить его выполнять функциональные обязанности, в туалете стояло благоухание – среднее между тем, что царит на парфюмерной фабрике, и в деревенской парикмахерской.
Никогда в жизни я больше не проводил с парфюмерией подобных опытов. И никому не советую. Для меня и это загадка, как мы живы остались. Очевидно, когда нас в авиацию по здоровью отбирали, предусмотрели и такой вариант. Излишне изнеженные особы с тонким устройством ЖКТ в авиацию не попадали. А с другой стороны, все в жизни попробовать надо, кроме тюрьмы и наркотиков. Да французский «Шартрез» и вкусом и запахом – вылитый «Русский лес». И пьют, и не травятся же. А круче «Пингвина», только Царская водка. Но цари от нее никогда не умирали.
 
ВИННЫЙ ПОГРЕБ ЛЕЙТЕНАНТА
Брожу по общаге субботним вечером. Скукота. Самый разгар борьбы с пьянством и алкоголизмом: Директива ВС-25 от МО и ГПУ, чтобы ни-ни. Все куда-то подевались. Видно, с пьянством борются. А я чего брожу? Чтобы в гастроном не поспеть. А то на прошлой неделе залетел. Получил – будь здоров! Теперь держусь, на часы поглядываю, закрылся винный отдел или нет? Все. Закрылся. Теперь буду ждать, когда спать ложиться.
А тут, смотрю, по коридору Вовка Хайдуков идет. Тоже, видать, скучает. Он ко мне:
– Саня, выпить хочешь?
Я, конечно, теперь спокоен. Магазин закрыт, и взять нигде нечего.
– А что толку, – уверенно так говорю, – магазин-то закрыт. Вот, десяти часов дождусь и спать.
– Пошли ко мне, – он отвечает, – у меня целый винный погреб обнаружился. На любой вкус.
– Да ты что! – удивляюсь. – Это же в корне меняет дело. У меня и закуси вагон. Сегодня в столовке шоколад выиграл.
–- Шоколад – это класс! Тонкий закусон. Как раз к моему погребу. Везет вам, летунам. Шоколад дают. А нам, технарям, если захочется, опять же в магазин беги.
Я плитку «Аленки» прихватил и к Вовчику пошел.
Володя два тонкостенных стакана достал. На свет посмотрел. Чтобы сомнений не было, носовым платком их протер. Теперь они свет пропускать стали. Я шоколадку развернул и на стол положил. Сели мы чинно напротив друг друга. На столе стаканы, посреди шоколад. Культурно все так.
– Так с чего начнем? У меня есть коньяк, водка и самогон.
– Думаю, что лучше с коньяка начать.
Вовчик, не вставая, к шкафу потянулся. С полки бутылочку снимает и на стол ставит. Я присматриваюсь. Боже мой, да это же одеколон «Русский лес»! Я прямо так и сказал:
– Боже мой! Да это же одеколон.
– Ну, да, – отвечает Володя, – одеколон, «Русский лес». А ты, небось, «Наполеон» ожидал здесь увидеть? Тут в пузырьке грамм двести будет. Нам по сотке выйдет, – а сам пузырьком над моим стаканом трясет. Точно поделил, по полстакана, не придерешься.
Чокнулись мы стаканами. Я смаковать этот «коньяк», как обычно, не стал. Так залпом ахнул, что ни вкуса, ни запаха не почуял. Он, пока пьешь, ничего. Когда закусываешь – тоже терпимо. А вот когда оно, на манер шампанского, отрыжку вызывает, тут-то все мучения и начинаются. Такое впечатление, что в подсобке парфюмерного магазина из тебя колючую проволоку извлекают.
Сидим с Вовчиком, курим. Умные разговоры, о литературе ведем. Им на днях новые регламенты пришли и инструкции из штаба авиации флота, вот он их и критиковал. Я все равно в них ничего не понимаю, но он хозяин, и я сижу, поддакиваю.
– Ну что, Санек? А не выпить ли нам водочки?
– Что ж ты сразу водку не поставил, а заставил твой «коньячок» пить?
– Дык, это смотря, какая водка. У меня, – сказал он и опять в шкаф полез, – особая водка. Такую еще поискать… Вот, смотри.
И на стол одеколон «Гвоздика» ставит. Мы им летом комаров отпугиваем. И где только он такую расфасовку нашел? Миллилитров двести пятьдесят, не меньше.
С «Гвоздикой» справляться было труднее, чем с «Русским лесом». Мне теперь понятно стало – чего это от нее комары шарахаются. Мы, правда, в стаканы по нескольку капель воды из-под крана добавили и в два, а может и в три, приема одолели. Теперь отрыжка была такая, что если бы об этих одеколонах в средневековье знали, обязательно бы во время пыток применяли. И что интересно, в пищеводе жжет, желудок в кулак сжался, опасается, как бы еще порцию этого яда не влили, запах – иприт лучше пахнет, а удовольствия, то есть кайфу, – никакого. Организм жутких последствий ждет и наслаждаться выпивкой никак не хочет.
В виду последнего обстоятельства Вова решил темп увеличить. Как только мы последние капли «водки» в себя затолкали, он спрашивает:
– А теперь, самогончику?
– Судя по тому, какие у тебя были коньяк и водка, представляю, какой у тебя самогон.
– Да уж, какой есть.
Я думал, он опять в шкаф полезет, а он к умывальнику пошел. И оттуда флакон жидкости для бритья тащит. Не после бритья, это еще было бы терпимо, лосьон, как ни как, а именно «Жидкость для бритья «Пингвин». После смазывания ею личности, щетина становилась жесткая, как на щетке для снятия ржавчины с танковых траков. Специально, чтобы электробритве легче косить. Теперь такой жидкости и в помине нет. Департамент по борьбе с ядами и отравляющими веществами специальным постановлением запретил ее к применению. У некоторых щетина вместе с кожей лица слезла.
Тут и Вовчик меры безопасности принял. Когда он эту жидкость по стаканам разлил, то добавил в каждый стакан граммов по пятьдесят воды. Бурности реакции выход джина из бутылки мог бы позавидовать. В результате, на поверхность всплыл сантиметровый слой дурно пахнущего масла, который мы по наущению Володи промокашками сняли. Весь жир удалить мы не смогли, но основная часть исчезла.
Когда выпили, только тогда и спохватились, что шоколад давно съеден, и закусить эту гадость абсолютно нечем. Кинулись мы в умывальник к крану и пили до тех пор, пока вода из ушей не потекла. Но это все равно не помогло. Жалкие остатки жира превратили пищевод в жесткую трубу. Даже голову нагибать можно было только с усилием и со скрипом. Всю последующую неделю, если я, с кем соглашаясь, головой кивал, раздавался скрип, как от ботинок на свадьбе у Кости в Одессе.
Всю ночь я не спал, ожидая летального исхода. Но обошлось. Даже сколь ни будь заметного расстройства желудка не наблюдалось. Скорее, наоборот. Перепуганный изысканной выпивкой желудочно-кишечный тракт дня три отказывался работать. А когда все же удалось заставить его выполнять функциональные обязанности, в туалете стояло благоухание – среднее между тем, что царит на парфюмерной фабрике, и в деревенской парикмахерской.
Никогда в жизни я больше не проводил с парфюмерией подобных опытов. И никому не советую. Для меня и это загадка, как мы живы остались. Очевидно, когда нас в авиацию по здоровью отбирали, предусмотрели и такой вариант. Излишне изнеженные особы с тонким устройством ЖКТ в авиацию не попадали. А с другой стороны, все в жизни попробовать надо, кроме тюрьмы и наркотиков. Да французский «Шартрез» и вкусом и запахом – вылитый «Русский лес». И пьют, и не травятся же. А круче «Пингвина», только Царская водка. Но цари от нее никогда не умирали.
Это ж надо как хотеть выпить!!!Друг рассказывал,как пил тройной одеколон!!!Главное - не нюхать и настроитться на такую бодягу!!!
 
И это еще ничего. В Хороле мы с командиром выпили по шесть бутылочек настойки лимонника (по 300 грамм) и ничего, даже не перевозбудились.
 
И это еще до Чернобыля. А что там пили - вспомнить страшно. И ничего. Главное во время остановиться. У меня уже есть, или лучше сказать - были, много друзей, которые и не заметили как ТАМА оказались. Светлая о них память!
 
И это еще до Чернобыля. А что там пили - вспомнить страшно. И ничего. Главное во время остановиться. У меня уже есть, или лучше сказать - были, много друзей, которые и не заметили как ТАМА оказались. Светлая о них память!
Понятно.
 
Реклама
КЛИЧКИ В АРМИИ


В армии вообще и в авиации в частности клички имеют почти все: люди, подразделения, части, боевые машины и неодушевленные предметы. Интересны истории их возникновения.
Вот, к примеру, одного командующего авиацией флота за глаза звали «Фотограф». К высокому искусству фотографирования он не имел ни малейшего отношения, зато, делая разнос служебной деятельности офицера, он обязательно заканчивал его словом «снимаю». Это не относилось к появлению фотопортрета распекаемого, а означало снятие его с занимаемой должности.
Или вот еще одного техника, здоровяка и спортсмена, именно за глаза звали «Окулист», так как ни одна пьянка, в которой он принимал участие, не заканчивалась без того, чтобы он не подбил кому-то глаз. За глаза, имеется в виду объект воздействия, а не разговоры за спиной.
Одного штурмана с простой фамилией Головня величали благородной фамилией Балконский. Как-то в выходной день, приняв изрядную дозу, он курил на балконе второго этажа, откуда удачно сверзился и лежал без малейших признаков сознательности, пока его в сопровождении перепуганного командира полка, подполковника, не доставили в лазарет. Там, придя в сознание, он увидел своего родного командира и, ориентируясь на две звезды на погоне, понимающе заявил:
− А этого лейтенанта я где-то видел.
Затем, воспользовавшись минутным отсутствием внимания к его особе − сбежал. И нашли его сидящим с рюмкой и сигаретой на том же балконе, с которого он полчаса назад так благополучно выпал.
Каждому летчику, который порвал на посадке больше двух колес, до конца службы в этом полку присваивалась почетная кличка Покрышкин. Любому, неудачно приземлившемуся парашютисту присваивалось звание, отражающее место приземления. Если он приземлился на дачный участок – Дачник, огород – Огородник, в лесу – Лесовод, в гуще стада – Пастух или Скотовод.
У меня был второй штурман, которого звали Казачок или Всадник без головы. До службы в морской авиации он был жокеем в Ростове-на-Дону, отсюда Казачок, а Всадник без головы хорошо характеризует его поведение и карьерный рост.
Клички имели полки, дивизии и в редких случаях эскадрильи. Так, один полк звали Румынским только потому, что во время футбольного матча между полками дивизии кто-то, подбадривая своих, выкрикнул фразу из кинофильма: «Вперед, дохлые румыны!» И прижилось. Второй полк назвали почему-то Зябровским, хотя эскадрилья, переведенная из Зябровки, входила в состав Румынского полка. Третий, отдельный полк этого гарнизона звали Хунхузским или Китайским по двум причинам. Во-первых, зародился он вблизи китайской границы. А во вторых из-за многочисленности личного состава. Экипаж одного самолета мог включать от 9 до 14 человек. А техников его обслуживала целая куча.
А дивизии обычно носили наименование по имени ближайшего населенного пункта. Наша вначале располагалась в Сов Гаванском районе, а потом в результате территориального размежевания оказалась в Ванинском районе. Это дало возможность командующему авиацией флота проявить свое остроумие и пошутить в адрес нашего комдива:
− Ты раньше был совговнянином, а теперь ты просто вонянин.
Обидный намек на сходство нашего соединения с экскрементами, по его боевым качествам, с точки зрения командующего.
Кстати, не только неодушевленные предметы становятся прототипами для образования кличек людей, но и люди могут стать источником названия предметов. Так, например, наш славный командир дивизии терпеть не мог зеленый и желтый цвет. Особенно он ненавидел одуванчики. Именно поэтому каждый божий день чья-то заботливая рука подкладывала в его почтовый ящик букетик одуванчиков, что еще больше вызывало его неприязнь к этому безвинному цветочку…. Дошло до того, что кто-то положил на ступеньки штаба дивизии, как раз к его приходу, листок бумаги и один одуванчик. На листке было написано:
Ты не тронь меня Шушпанчик,
Ведь я последний одуванчик.
Фамилия генерала была Шушпанов, и одуванчики в этой дивизии звались не иначе как «шушпанчики». Мало того, это наименование переросло в эпос под названием «Шушпаниады» и желающие могут легко отыскать этот эпос в безбрежных просторах Интернета.
Нигде не встречал я такой тяги к раздаче кличек, как в авиации и апофеозом этого явления можно считать название памятника перед Домом офицеров в Монино. Там изваяли крепкого малого с искусственным спутником в руке в стремительном рывке вперед. Рывок оказался настолько стремительным, что символические одежды сползли назад, и это дало основание назвать памятник – «Все спущу, но запущу!»
 
Назад